Вернуться в раздел "Книги" На главную страницу
РУССКИЕ ВРЕМЕНА
Стихи и песни
Виктор ВЕРСТАКОВ
Поэт, журналист, офицер, лауреат Всероссийских и литературных премий "Традиция"
и имени Александра Твардовского, член Союза писателей России, один из первых
авторов-исполнителей "афганских" воинских песен, награжденный медалью
"За боевые заслуги" и орденом Почёта, Виктор Верстаков посвящает эту книгу
двадцатилетию начала героического похода советской 40-й армии в Афганистан.
"Несколько лет назад мне довелось услышать песню. Строгие и мужественные слова,
кажется, проникали в душу, наполняли сердце тревогой и волнением.
Еще на границе, и дольше границы
Стоят в ожидании наши полки.
А там, на подходе к Афганской столице
Девятая рота примкнула штыки...
Правда о войне всегда волнует. Ею, этой правдой проникнуты все стихи и песни
поэта Виктора Верстакова, новая книга которого - перед вами.
...Услышал и продолжение той, давней песни.
Идет по России девятая рота.
Жаль, нет никого у нее за спиной...
Жизнь продолжается, продолжается и творчество поэта, которому я и мои товарищи
желаем новых стихов и песен".
Олег КИПШАРА
Лидер движения "Отечество"
г.Сальска, Ростовской обл.
О Поэте
Викторе ВЕРСТАКОВЕ
Один только Пушкин не дает возможности сразу - одной строкой - обозначить
генеральную тему поэта: в одну крылатую строку она не умещается.
Но вот уже у Лермонтова эта строка есть: "Люблю отчизну я, но странною любовью".
У Тютчева: "Умом Россию не понять...".
У Некрасова: "Ты проснешься ль, исполненный сил?.."
У Есенина: "...шестую часть Земли с названьем кратким Русь".
У Блока: "О, Русь моя! Жена моя!"
У Маяковского: "Пою мое Отечество, Республику мою".
У Рубцова: "Россия! Русь! Храни себя, храни!"
У Юрия Кузнецова: "Отдайте Гамлета славянам!"
Есть такая поэтическая строка, в которой обозначилась уникальная, только ему
принадлежащая тема русского бытия конца XX века и у Виктора Верстакова:
"Наши звезды и наши кресты".
Меня, конечно же, спросят, не хочу ли я поставить имя поэта Верстакова в ряд:
Лермонтов, Тютчев, Блок, Кузнецов?
Да, именно так - хочу.
Впрочем, это никак не зависит от моего или чьего-либо желания. Верстаков -
единственный поэт переломного времени, непревзойденно просто сформулировавший
трагическую неразвязку двух противоположных исторических понятий: "Помолись за
Россию, за всевечную ее правоту, лишь бы мы огней не гасили, и звезде служа, и
Кресту". Или: "Отчего же, скорбя над пустыней, небеса высоки и чисты? Для чего
же все зримее ныне наши звезды и наши кресты?" Или: "Бог песнопевцев и странников
любит, снова я выжил в бою. Крест не спасет и звезда не погубит горькую душу мою".
Эту странную для многих, часто неприемлемую, но совершенно органическую объединенность
понятий, сердечную равноправность обоих - Верстаков вынес не из досужих обывательских
размышлений, а прямо из боя, из огня - вот в чем их правда. Она не подвергается
сомнению, потому что не горит в огне и в воде не тонет.
"Девятая рота сдала партбилеты"... Можно и "в землю зарыть партбилет", но "звезда
из некрашенной жести восходит над нами опять" - это неизбежно доказано всей кровью
поэзии Верстакова, всей безупречной, поэтической, человеческой - солдатской и офицерской
- судьбой.
Верстаков ближе всего к Блоку. К тому Блоку, у которого "в белом венчике из роз -
впереди Исус Христос" - впереди "двенадцати".
Верстаков ближе всего к Блоку в бесстрашном, высоком, белоснежно-чистом неприятии
буржуазного, мелкого, антиимперского.
Романтическая трагедия конца Русского века рассказывается им всегда с такой неподдельной
(и ни под кого не подделывающейся) правдой, с такой художественной красотой, с таким
всегда чистым и свежим лейтенантским чувством (при полковничьих погонах), что вы без
труда запомните ее, как нечто хрестоматийное, генно-ожидаемое, любимое, классическое,
если хотите.
С именем Верстакова будет связана в русской поэзии драма войны в Афганистане и Чечне,
трагедия сдачи Украине русского Крыма, классический офицерский романс XX века и многое,
многое другое.
Но мне почему-то кажется, что главной наградой поэту и нам, его современникам, станут
когда-нибудь стихи Виктора Верстакова, оторвавшиеся от его имени и гуляющие
"на пространствах державы", как безымянная песня, со всеми необходимыми для будущей
Русской Армии классическими уставно-неуставными афоризмами: "От боя до боя недолго,
не коротко, лишь бы не вспять. А что нам терять, кроме долга? Нам нечего больше терять...
...А что нам терять, кроме славы?
Нам нечего больше терять.
...А что нам терять, кроме веры?
Нам нечего больше терять.
...А что нам терять, кроме чести?
Нам нечего больше терять.
...А что нам терять, кроме смерти?
Нам нечего больше терять".
Лариса БАРАНОВА-ГОНЧЕНКО
I. ИЗ ПЛАМЕНИ АФГАНИСТАНА
* * *
Горит звезда над городом Кабулом,
Горит звезда прощальная моя.
Как я хотел, чтоб Родина вздохнула,
Когда на снег упал в атаке я.
И я лежу, смотрю, как остывает
Над минаретом синяя звезда.
Кого-то помнят или забывают,
А нас и знать не будут никогда.
Без документов, без имен, без наций
Лежим вокруг сожженного дворца.
Горит звезда, пора навек прощаться,
Разлука тоже будет без конца.
Горит звезда декабрьская, чужая,
А под звездой дымится кровью снег.
И я слезой последней провожаю
Всё, с чем впервые расстаюсь навек.
ДЕВЯТАЯ РОТА
Еще на границе и дальше границы
Стоят в ожидании наши полки,
А там, на подходе к афганской столице
Девятая рота примкнула штыки.
Девятая рота сдала партбилеты,
Из памяти вычеркнула имена.
Ведь если затянется бой до рассвета,
То не было роты, приснилась она...
Войну мы порой называли "работа".
А все же она оставалась войной.
Идет по Кабулу девятая рота,
И нет никого у нее за спиной.
Пускай коротка ее бронеколонна,
Последней ходившая в мирном строю, -
Девятая рота сбивает заслоны
В безвестном декабрьском первом бою.
Прости же, девятая рота, отставших:
Такая уж служба, такой был приказ.
Но завтра зачислят на должности павших
В девятую роту кого-то из нас.
Войну мы подчас называем "работа",
А все же она остается войной.
Идет по России девятая рота,
И нет никого у неё за спиной.
НЮРКА
Плачет Нюрка, живая душа,
Слезы с кровью смешались на лапах.
Ах, как Нюрка была хороша -
Самый тоненький чуяла запах.
Плачет Нюрка, а птица летит,
Боевая железная птица.
Плачет Нюрка, себе не простит.
Но ведь плачет. И всё ей простится.
Гладит Нюрку родная рука.
Ей лизнуть бы хозяйскую руку:
Так знакома она, так легка,
Обреченная Нюркой на муку.
Вертолетный врезается пол
В иссеченное Нюркино тело.
...Сотню раз она чуяла тол,
А в сто первый - чуть-чуть не успела.
По загривку прошел холодок,
Когда запахом сбоку пахнуло,
Но на тонкий стальной проводок
По расщелине лапа скользнула.
И взметнулся огонь из камней,
И запахло железом каленым,
И хозяин, идущий за ней,
Опустился на землю со стонам.
И ползла к нему Нюрка, ползла,
И лизала его, и лизала,
И хрипела - на помощь звала,
И глазами всю боль рассказала.
Подбежали к саперу друзья,
Обмотали бинтами сапера.
Он сказал: "Мне без Нюрки нельзя"
"Нет, - сказали ему. - Это горы..."
Вертолет прилетел поутру,
Их вдвоем погрузили в машину.
"Ты не плачь, Нюрка, я не умру,
Ты не плачь, я тебя не покину".
Но плачет Нюрка, живая душа...
* * *
Я вылетал из Кандагара
Военно-транспортным бортом
С походной сумкой и гитарой
В пустом отсеке грузовым.
Движки ревели очумело
В крутом наборе высоты,
Обшивка жалобно скрипела,
Тряслись крепежные болты.
В нас популяли супостаты
Крупнокалиберным свинцом,
Что было видеть страшновато
К иллюминатору лицом.
Но самолет поднялся выше
Цветистых пулеметных трасс.
Отныне нас никто не слышит,
Никто с земли не видит нас.
Сверкают звезды, как живые,
Дрожит на крыльях лунный свет.
И на вопросы роковые
Простой почудился ответ.
Да, человечество не скоро
Избавится от войн и зла.
Да, много горя в эти горы
Моя держава принесла.
Оправдываться бесполезно.
И люди в будущем должны
Парить на кораблях железных
Среди всемирной тишины.
Но на вселенские орбиты
Нам будет переход не прост:
Там вновь огонь, метеориты,
Распад планет, разрывы звезд!
ХАБИБА
Мы встретились ночью, на аэродроме,
Под лампой, свисавшей с кривого столба.
Афганский приятель, нас быстро знакомя,
Назвал только имя ее: Хабиба.
Она черноглаза и черноволоса.
Припухлые губы. Зубов белизна.
Породисто четкая линия носа.
Балетные плечи. Прямая спина.
Высокая. С ней целоваться, наверно,
Удобно б мне было; жаль, опыта нет...
Она улыбалась красиво и нервно
На мой автомат и на мой пистолет.
Проспектом Майванд по ночному Кабулу
Промчались, сумев миновать патрули.
В машине она потихоньку всплакнула;
О чем - мы с приятелем знать не могли.
Я вышел у темного входа отеля,
В горком комсомола вернулись они.
И больше у видеться мы не сумели
В дни выхода войск, в те безумные дни.
Спасибо за встречу на аэродроме,
Когда мне казалось, что я одинок,
Что я никому не понадоблюсь, кроме
Себя самого на распутье дорог.
Спасибо друзьям, что сердца их открыты,
Поклон Хабибе за ее красоту...
А, впрочем, они были вскоре убиты,
Вслед выводу войск, на Майвандском мосту.
НА ПЕРЕВАЛЕ
Война становится привычкой,
Опять по кружкам спирт разлит,
Опять хохочет медсестричка
И режет сало замполит.
А над палаточным брезентом
Свистят то ветры, то свинец.
Жизнь, словно кадры киноленты,
Дала картинку, наконец.
О чем задушатся, начштаба,
Какие въявь увидел сны?
Откуда спирт, откуда баба?
Спроси об этом у войны.
А хорошо сестра хохочет
От медицинского вина.
Она любви давно не хочет,
Ей в душу глянула война.
Эй, замполит, плесни помалу,
Теперь за Родину пора...
Нам не спуститься с перевала,
Который взяли мы вчера.
* * *
Последний батальон уходит из Кабула,
На взлетной полосе гудит последний "Ил".
Дымами дизелей дорогу затянуло.
Прощай, Афганистан, который я любил.
Война была войной, не лучше и не хуже,
Чем тысячи других в иные времена,
В пустынях жгла жарой, в горах губила стужей
И девять с лишним лет стреляла в нас она.
С лихвой оплачен долг интернациональный,
Не посрамили мы Советскую страну.
И всё же иногда оглянемся печально
На брошенный Кабул, предчувствуя вину.
Оставили друзей наедине с врагами,
Оставили врагов с судьбой наедине.
Одни убьют других, потом погибнут сами
На недобитой нами горестной войне.
Последняя колонна от аэродрома
Идет на Чарикар, и дальше - на Джабаль.
Перемахнем Саланг и завтра будем дома...
Прощай, Афганистан, которого мне жаль.
ШТЫК НОЖ ОТ АК-74
Для чего по болотам хожу,
За трясиной миную трясину
И рассказываю штык-ножу
То, что должен рассказывать сыну?
Одинок ли я? Не одинок.
Есть друзья и влюбляться не трушу.
Просто, если не чувствуешь ног,
Начинаешь вдруг чувствовать душу.
С этой кочки до той прямиком
Не пройти. И поэтому лучше,
Не задумываясь ни о ком,
О душе поразмыслить заблудшей.
Исповедаться, что ли, в грехах
Перед чахлой, замшелой осокой?
Да, живу второпях, впопыхах.
Да, жесток в этой жизни жестокой.
Потому-то с дороги лесной
И сворачиваю на болото,
Где меж гневом Господ ним и мной -
Только тлеющий след самолёта.
Потому-то теперь напрямик
Не прошел бы от кочки до кочки,
Если б слегу не вырубил штык
Закругленной афганской заточки.
* * *
Я позабыл афганскую войну,
Сухие взрывы мин, полет эрэсов,
Свеченье пуль сквозь дымные завесы,
Госпиталей сухую тишину,
Мельканье вертолетных лопастей,
Дрожанье курсового пулемета,
Фамилии бойцов девятой роты
И командиров штурмовых частей.
Я даже павших позабыл почти:
Все реже с ними говорю ночами,
И днем не ощущаю за плечами
Присутствия их в жизненном пути.
Ноя не смог забыть Афганистан,
Его непостижимую природу,
Прозрачный воздух, призрачные воды,
Полночных звезд блистающий туман.
А запах гор! Лишенный всех примет,
Он полон содержаньем бесконечным:
В нам Млечный путь пропитан снегом вечным,
В нем светится озон и пахнет свет.
Еще непостижимей города.
В них жизнь уста Всевышнего вдохнули.
Душа Земли находится в Кабуле,
В Джелалабад слетая иногда.
И почему-то я забыть не смог
Людей, которых называл врагами;
Они бесстрашно воевали с нами
В долинах и на скалах вдоль дорог.
Немногих удавалось взять живьем.
Почти никто не плакал на допросах.
Я помню их: худых, черноволосых,
Озлобленных в отчаянье своем.
А те, кто неубит и не в плену,
Обстреливали вновь бронеколонны, -
Но не больницы, не жилые зоны...
Я вспоминал афганскую войну
В Чечне. Там все не так.
II. СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ ВАЛЬС
* * *
Ах, какая плохая погода!
Снег с дождем объявили в Крыму.
Время жизни со временем года
Совпадают один к одному.
Дует ветер с открытого моря,
Нагоняет на сердце печаль.
Я давно уже с веком не спорю,
Только мне Севастополя жаль.
Под погашенными фонарями
На Приморском бульваре стою.
Мы порой Севастополь теряли,
Но впервые вот так - не в бою.
Малороссы и великороссы,
Мы забыли, что русские мы.
Снег с дождем, роковые вопросы.
И последние в бухтах дымы.
Ослабевший орел над волною
Смотрит в мутно-дождливую даль.
Разве важно, что будет со мною?
Только мне Севастополя жаль.
АДМИРАЛЬСКАЯ ДОЧЬ
На лестничной метке старинного дома,
В котором живут офицеры запаса,
Целуемся смело, как будто знаками
Не с первого взгляда, не с прошлого часа.
Пусть лампочка над головою разбита,
Пускай батарея к стене привалилась, -
Среди перемен офицерского быта
Ты к лучшему, может быть, перелюниласъ.
Высокая дверь в дерматиновых клочьях
Откроется вряд ли на звук поцелуя:
Давненько шалят в Севастополе ночью
Отнюдь не лирически - просто воруя.
А значит, на этой вот лестничной клетке
Мы как в герметично закрытом отсеке.
И ты прижимаешься к лифтовой сетке,
И ты опускаешь дрожащие веки...
Затем тишина. Я курю сигарету,
Любуюсь твоей непокорною статью,
Когда сквозь пульсацию дымного света
Прическу измятую вижу и платье.
Подходишь к окну. Я тебя обнимаю.
"Я думал, ты плачешь." - "Я дочь адмирала.
Он переживает. Я очень устала.
Я даже себя больше не понимаю."
"Послушай, мы любим друг друга. Иначе
Все это бессмысленно было б с начала.
Чему ты смеешься?" - "Теперь уже плачу.
Я просто девчонка. Я очень устала".
КРЕЙСЕРА
Проспектом, в честь Екатерины
Когда-то названным, пройти
И повернули к стенке Минной,
Где море, чайки, корабли.
Крутая лестница за нами.
Пред нами высятся борта.
В просветах между крейсерами
Даль безмятежна и пуста.
Свободны якорные бочки,
Бездымны рейд и небеса,
Паромный катер в одиночку
Проходит через полчаса.
А крейсера, откинув сходни,
Кормой уткнулись в берега,
Как будто поняли сегодня,
Что им и жизнь не дорога.
Но, впрочем, не дрожат коленки.
Еще спокойны и сильны
Они стоят у Минной стенки,
Как на расстреле у стены.
СЕВАСТОПОЛЬСКОЕ МОРЕ
Здесь на реях и на стеньгах
Желто-синее тряпье,
Здесь украинские деньги
И российское жулье.
Рестораны, тары-бары,
Тили-грили, казино,
Иностранные товары
И поддельное вино.
Ну а в бухтах и барахтах
Догнивает Русский Флот.
Поневоле скажешь: "Ах, ты..." -
И добавишь оборот.
На пароме проплываю,
По Приморскому хожу, -
Сам себя позабываю,
Только на море гляжу.
Здесь - два века Русской славы.
Здесь Советская страна
Скоро встанет величаво
С Севастопольского дна.
* * *
Я в лесу очнусь или во поле, -
Налетит опять грусть-тоска.
Как живется вам в Севастополе,
Дочь военного моряка?
Дом над синею бухтой Южною
Светит окнами допоздна.
Ах, какая вы безоружная
Были вечером у окна!
Рисовали вы тонким пальчиком
На стебле сыром вензеля
Загулявшего где-то мальчика
С миноносного корабля.
От шампанского полусладкого
Переиграно веселясь,
Вспоминали вы вашу краткую,
Полудетскую вашу связь.
Но и все-таки ножкой топали,
Чтоб не вздумал я ревновать,
И чтоб в городе Севастополе
Обещал опять побывать...
* * *
В драмтеатре премьера. Название пьесы
Не имеет значения; что-то о море.
Офицеры из зала глядят с интересом,
Как на сцене сидят офицеры и спорят.
В пиджаках, свитерах - те, которые в зале.
Ну, а те, кто играют,- в тужурках, фуражках.
Офицеры беззвучно имеются: едва ли
Автор пьесы когда-нибудь драил медяшку.
Но однако, глядят всё равно с интересом,
Пьют в антракте плохую полтавскую водку,
Поминая знакомые им не по пьесам
Крейсер, тральщик, плавбазу, подводную лодку.
РУСАЛКА
Белый парус в Черном море
Над зеленою водой.
То ли счастье, то ли горе
Мне с такою молодой.
Черноморская русалка,
Даже губы солоны.
С ней не шатко и не валко
На волне и без волны.
У нее коса по бедра,
У нее высокий рост,
У нее красивый, твердый,
Но немного длинный хвост.
У нее глаза, как море,
И, как солнце, чешуя...
Толи счастье, то ли горе,
Что она почти моя.
Мачта гнется, словно тополь,
Парус рвется, как крыло.
В легендарный Севастополь
Нашу яхту занесло.
Пристань Графскую свалили,
Стенку Минную снесли,
Бриг "Меркурий" утопили
И другие корабли.
А потом гуляли чинно
По большой Большой Морской,
И при кортиках мужчины
Вслед глядели ей с тоской:
- Черноморская, наверно, -
Говорили, не таясь.
Ах, какие нужно нервы,
Чтоб иметь такую связь!
* * *
На Историческом бульваре
Нет никого. Пустынен сход.
Блестит на сером тротуаре
Каштановый разбитый плод.
Последние листы акаций,
Сквозные ветки миндаля,
Столы нелепых рестораций,
Морозно-влажная земля.
Из меди, бронзы, диорита -
Мемориалы батарей:
С землею сросшиеся плиты,
Орудья мертвых кораблей.
Зеленый купол Панорамы,
Распахнутая настежь дверь.
Ноябрь. Пролог российской драмы
Или украинской теперь?..
ОСТАНЬСЯ В ЖИВЫХ, СЕВАСТОПОЛЬ
Под Графскою пристанью - шепот
Глубокой зеленой воды.
Еще далеко, Севастополь,
До нашей последней беды.
Еще инкерманские тропы
Полынью не все заросли.
Еще ты стоишь, Севастополь,
На краешке русской земли.
Над Азией и над Европой
Холодные льются дожди.
Останься со мной, Севастополь,
Пожалуйста, не уходи.
Пусть слышен отчаянный ропот
Листвы на осеннем ветру.
Останься в живых, Севастополь,
Иначе я тоже умру.
III. Простреленное знамя
* * *
Разочарованным героем
В себя и в быт не уходи.
Еще идет разведка боем,
Еще сраженье впереди.
Да не смутят тебя разруха,
Верхов мышиная возня.
Еще идет закалка духа
При свете Вечного огня.
Одна любовь. Одна присяга.
Одна великая страна.
Уже строка: "Назад ни шагу!"
В приказ на завтра внесена.
* * *
Свои своих из-под брони косили.
Не хочется ни верить, ни служить.
И все же без Москвы жила Россия,
Без армии России не прожить.
Виновные ответят поименно
За пулеметно-пушечный расстрел.
Но наши офицерские погоны
Господь еще снимать нам не велел.
И пусть неувядаемым позором
Придворные овеялись полки, -
Есть в армии законы, по которым
Грехи омывают сами штрафники.
Отныне не кричать: "Москва за нами!"
Но, стиснув зубы, верить под огнем,
Что русское простреленное знамя
Мы все-таки поднимем над Кремлем.
* * *
Нас опять предадут и подставят под русские пули.
Вас опять предадут и заставят стрелять по своим.
Мы встречались, как братья, в Ханое, в Гаване, в Кабуле,
А недавно - в Москве - расстреляли друг друга сквозь дым.
Виноваты ли вы, виноваты ли мы - я не знаю.
Выполняли приказы, себя не жалели в бою.
Мы по жизни идем, как идут по переднему краю.
Мы стоим за Россию и, значит, стоим на краю.
Рвем погоны с плеча, поднимаем к виску пистолеты.
Но куда нам уйти от армейской несчастной судьбы?
Остаемся в строю, чтобы Русь отыскала ответы,
Примеряя знамена на ваши и наши гробы.
МОЛИТВА
От голода и мора,
От хлада и огня,
От внутреннего спора,
От суетного дня,
От горести и гнева,
От счастья впопыхах,
От сладострастной девы,
От гордости в стихах,
От ломкого булата,
От ржавого щита,
От серебра и злата,
От римского креста,
От власти нечестивых,
От примиренья с ней,
От засухи на нивах,
От бурь среди морей,
От почвенных трясений,
От молнии-грозы,
От яростных сомнений,
От утренней слезы,
От размышлений в битве,
От жалкой веры в плоть -
По грешной сей молитве
Спаси меня, Господь!
ПЕХОТА
Ни любовь, ни богатство, ни слава
Не согреют нам душу, пока
Всесоюзная наша Держава
Продолжает валять дурака.
Не клипу русским хмурые лица.
Мы смеемся, но мы не простим.
И ни разбогатеть, ни влюбиться,
Ни прославиться зря не хотим.
Почему? Просто так. Неохота.
Я и сам удивлен, и не рад.
Мы живем, как воюет пехота -
Без романов, трофеев, наград.
ВОЗВРАЩЕНИЕ К МАРШУ
В час утренний на литургию верных,
Осенены невидимым крестам,
Из русских далей, светлых и безмерных,
Сходились мы в предхрамии пустом.
Ничьи рабы, опричь Руси и Бога,
Украдкой матерями крещены,
Сходились мы, избравшие дорогу
Армейской службы, чести и войны.
Сквозная даль разрушенного храма
Смущала и притягивала взгляд,
И мы смотрели пристально и прямо
В чернеющую раму Царских врат.
И в мертвом алтаре свершилось чудо,
Нежданное и радостное нам:
Там вспыхнул свет, раздался глас оттуда
И повелел войти в оживший храм.
Сподобились молитвы и причастья
И пения о воинстве святом,
Но в горний миг, на высшем всплеске счастья
Очнулись вновь в предхрамии пустом.
Божественной священной литургии
Умолкли всеблаженные слова,
Когда извне послышались другие:
"Сдан Ленинград. Потеряна Москва".
И грозно мы сходили по ступеням,
Пилотки краснозвездные надев,
Избрав навек из высших песнопений
Военных маршей яростный распев.
В углу Ставропольского края
Граница видна из окна.
Не думали мы, что вторая
Кавказская будет война.
Разбили французов и немцев.
Откуда же эта напасть -
Средь вновь одичавших чеченцев
Внедрять несоветскую власть?
Священные горы Кавказа
Уныло торчат в облаках.
Нет правды в кремлевских указах,
Нет ярости в русских штыках.
За новое тысячелетье
Под выстрелы выпьем до дна:
Ведь там, впереди, еще третья,
Уже мировая война.
ПЕСНЯ
Пусть красные звезды в Кремле погасили,
Пускай над Москвою кружит воронье.
Но если мы жить не смогли для России,
Давайте сегодня умрем за нее.
Быть может, на свете есть земли красивей,
Где небо безоблачней, легче житье.
Но если мы все же родились в России,
Давайте сегодня умрем за нее.
Пускай нас невесты вернуться просили.
Однажды не сдержим мы слово свое.
И если в бою не спасем мы Россию,
Давайте сегодня умрем за нее.
ТЕЛЬНЯШКА
Под грузом лет кому не тяжко?
Отрады мало в седине.
Моя десантная тельняшка
Уже давно не служит мне.
Ее в дни юности, бывало,
На берегу реки родной
Набрасывал, как покрывало,
На плечи девушки одной.
Дрожали синие полоски,
Девчоночьих касаясь плеч,
И поцелуев отголоски
Перебивали нашу речь.
Потом не раз тельняшка эта
В далеком огненном краю
Была счастливою приметой,
Моей надеждою в бою.
Еще не раз после Афгана
Я в ней летел сквозь небеса,
И штопал хлопковые раны,
Уже не веря в чудеса.
Ношу гражданскую рубашку
И не заглядываю в далъ...
Но ту десантную тельняшку
И ту любовь немного жаль.
РУССКИЙ СТИЛЬ
Набежали супостаты,
Расшумелись во дворе.
А с похмелья трудновато
Подниматься на заре.
Притащили самопалы,
Другу друга рвут фитиль
И палят, куда попало,
И ругают русский стиль.
Дескать, руки - что коряги,
Дескать, ноги - что бревно,
Дескать, вы на первом шаге
Сами рухните в дерьмо.
Дескать, пьяницы и воры,
Лежебоки и рабы,
Для вселенского позора
Выходите из избы.
Я б еще поспал немного,
Я напился бы кваску,
Супостатов, слава Богу,
Нагляделся на веку.
Но палит без передыху
Их железная утиль.
Выхожу, прошу их: - Тихо,
Не замайте русский стиль.
Дескать, чуждые методы
Я словесно не хулю.
Выметайтесь с огорода,
Я еще пойду посплю.
А не то, мол, ненароком,
Поневоле разойдусь
И по Западу с Востоком
Русским стилем протопчусь.
Супостаты закричали,
Навалились на крыльцо,
И руками замахали,
И ногой суют в лицо.
Крутят пешки на веревках,
Железяками свистят,
Демонстрируют сноровку -
Знать, побить меня хотят.
Русский стиль - не драки ради,
Хоть подраться весело.
Надоели эти ...дяди,
Затемнение нашло.
Я рукою - что корягой,
Я ногою - что бревном.
Самопалы по оврагам
Пораскидывал потом...
* * *
Слева кресты и справа,
А впереди - война.
Много нас у Державы.
Держава у нас одна.
Смерть не труднее жизни,
Если в бою она.
Много нас у Отчизны.
Отчизна у нас одна.
Как впереди красивы
Русские времена!
Много нас у России.
Россия у нас одна.
* * *
Громыхали дальние разрывы,
Между звезд мелькали трассера.
На войне по-своему красивы
Тихие такие вечера.
Ни о чем не думалось особо.
Пели песни, пили спирт-сырец,
Чтобы не печалиться, и чтобы
Войны прекратились, наконец.
Пасынки России, командиры
Минометных и десантных рот, -
Нам ли не грустить о судьбах мира,
Если мы воюем пятый год,
Если генералы обманули,
Если ненавидят нас в Кремле,
Если нам желанной стала пуля
Неприкосновенная в стволе...
* * *
Иногда от мелочи -
Слезы на глазах.
Похудели девочки
В русских городках.
Солнечные зайчики
Блекнут на штыках,
Похудели мальчики
В боевых полках.
Мальчики и девочки,
Дочки, сыновья.
Разве это мелочи,
Родина моя?
* * *
Осмеяна Русская слава,
Но гибель еще далека,
Пока различима Держава
С командного пункта полка.
На карты глядят и в прицелы,
Готовясь в последний поход,
Надежда страны, офицеры,
Отчаянный русский народ.
Вчерашние ссоры - не битвы,
А битвы еще впереди:
Под знаменем красным, с молитвой,
Со славою Русской в груди.
* * *
Мы стражи во тьме. Мы порою незримы
В холодных пространствах земной суеты.
Ослепшие души проносятся мимо,
Крылом задевая о наши посты.
Нам не удержать их слепого полета.
Им не разряд ешь наших редких огней.
Но без торможения, без разворота
Их путь через жизнь бесконечно страшней.
Мы стражи во тьме, мы ее не разгоним,
Нас мало, способных на службу в ночи.
Горячее пламя приникло к ладоням,
Сквозь кожу и кости роняя лучи.
Мы стражи во тьме. Мы бойцы и поэты.
Нас время призвало стоять у черты
С последнею горстью спасенного света,
С последнею мукой земной красоты.
* * *
Порабощая тело духу,
Избрав нетленные пути,
Сумей и омуту, и разруху,
И Божий гнев перенести.
Век суетен, сердца жестоки,
Добро не побеждает зла.
Грядут кровавые уроки,
Бьют смертные колокола.
Пусть человеческая слава
Прельстила грешные сердца,
И ослабевшая Держава
Не чтит героя и творца, -
Но до окраины Вселенной
Лежит - его не зачеркнуть -
Твой офицерский, твой военный,
Твой жертвенный и грозный путь.
IV. ПРОСТИ, ЛЮБОВЬ
* * *
Приходят последние меры,
Стихает волненье в крови.
Ничто не получишь без веры,
Не дашь ничего без любви.
Для мудрости слишком уж просто,
Но сложная разве нужна,
Когда до размеров погоста
Сужается в сердце страна.
Начертаны крайние сроки.
Теперь уж, спеши - не спеши,
Никчемны труды и уроки,
Которые не для души.
Какая простая наука,
А словно бы снова живешь.
Поверишь - дается без звука,
Полюбишь - без слов отдаешь.
* * *
В тылу посольства Великобритании,
Где длинный сквер, скамейки и фонтан,
На первые курсантские свидания
Я приходил, прекрасно юн и пьян.
Близ памятника живописцу Репину
Скамеечка стояла в темноте...
Волнительней не помню и нелепее
Свиданий в жизни, чем свиданья те.
Московская, холодная, холеная
Девчонка издевалась надомной,
Чтоб через час прикинуться влюбленною
Перед казарменною проходной.
Ей нравилось, наверно, многолюдие,
Хмельные голоса со всех сторон:
- Эй, девочка, с какой ты киностудии?
- Братан, отдай ее в наш батальон!
Тогда со страстью, будто всамомделишной,
Она приподнималась на носки,
Закидывая намою шинелишку
Две белых горностаевых руки,
И прижималась бедрами упругими,
И целовала в губы не стыдясь,
Чтобы юнцы военные с подругами
Завидовали, видя нашу связь...
Я иногда хожу в Замоскворечье,
Сажусь на ту скамью, когда пуста,
И вспоминаю - будто вспомнить нечего,
Ее, перед казармою, уста.
----
стихотворение "Морская история" отсутствует - по техническим причинам.
---
НА КАТКЕ
Снег и лед на катке серебрятся,
В темноте репродуктор поет.
Мы с тобой не умеем кататься,
Нам опасен любой поворот.
Взявшись за руки, едем по краю -
То по льду, то по снегу почти,
На изгибах катка обмирая
От опасного в жизни пути.
Обгоняя на внутреннем круге,
Нас толкают, беспечно скользя,
Повидавшие виды подруги
И спортивного вида друзья.
А иные и вовсе танцуют
На свету, в центре чистого льда,
И коньками восьмерки рисуют, -
Не сумеем мы так никогда.
Просто едем и едем по кругу,
Над судьбой не обретшие власть,
Просто за руки держим друг друга,
Чтоб когда-нибудь вместе упасть.
* * *
Листва хрустела под ногами,
Дымился пруд в заплатах льда,
Мы были юными богами
В те незабвенные года.
Нет, ни о чем не сожалею,
Утратив образ божества.
Прости, любовь. Прощай, аллея.
Хрусти, нетленная листва.