Вернуться в раздел "Книги" На главную страницу
Виктор Верстаков. ВОЙНА И ЛЮБОВЬ. "РБП", 1996. ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ Святая Русская держава в кровавый дым погружена. Ее поруганная слава земному взгляду не видна. Исполосованы знамена. Но над изменой и враньем войска небесной обороны еще глядят за окоем. Дом Богородицы, Россия, твои поля и города, враждебной отданные силе, горят от боли и стыда. Полки, бригады, батальоны отгородились от своих. Войска небесной обороны одни за мертвых и живых. И по невидимому следу, не преклоняя головы, святые ратники победы сойдут из вольной синевы. И беззаконные законы не одолеют Русь, пока над нею держат оборону ее небесные войска. Я НА РЕЧКУ ИДУ! Я на речку иду, повернув на Советскую улицу. Возле военкомата чеканю дурашливо шаг. Я такой молодой. Мною даже собаки любуются. В нашем маленьком городе много смышленых собак. Я корзинку несу - настоящую, грубо плетенную из распаренной ивы, с потертой на сгибах корой, на Центральном Базаре у бабушки приобретенную. У друзей и у недругов нету подобной второй. А в корзинке трусы, полотенце и ласты немецкие, я ведь сын офицера, я жил и в германском краю. Впрочем, я позабыл, что уже повернул на Советскую и давно не иду, а под желтым балконом стою. И за что мне сегодня такое большое везение! Я на речку иду с удивительной ношей в руке. Значит, сильное я произвел на нее впечатление, если так и застыла, увидев меня вдалеке. - Ты на речку идешь? - Да, на речку. Когда ты приехала? Я скучал без тебя. - Неужели и вправду скучал? Ой, какая смешная корзинка! Наверно, ореховая? - Нет, из ивы. Ореховых здесь не встречал. Я на речку ушел. Я наплавался против течения, а затем допоздна целовался с девчонкой в саду, знать не зная тогда, что уже не имеет значения ничего, кроме слов: "Я на речку иду". ДОЛГИ При свете единственной свечки сидим в чужедальней земле. Игральные карты-сердечки тасуем на шатком столе. Пустые спиртовые фляги отбросив ударом ноги, на желтой газетной бумаге взаимные пишем долги. Еще не стреляют снаружи, палатка дрожит на ветру. Война ошалела от стужи, очнется она поутру. Бормочем сквозь сон прибаутки, бахвалимся дамой бубей, роняя - пока ради шутки - привычное слово: - Добей. * * * И кровь уже не горяча, и дух уже не молод, - и вдруг "Застава Ильича", платформа "Серп и молот". Случайным ветром занесло, служебная забота. А может, времени крыло устало от полета? Стучу ладонью о кулак в неизъяснимом раже: куда лечу не знамо как, не оглянувшись даже? Дощатый тесный павильон с обитой жестью печкой... Пускай не сохранился он, - я укажу местечко. А как звенели провода над павильоном этим! Как мы гадали в те года, кого на даче встретим! Прощай, "Застава Ильича", в последней электричке плечом касаемся плеча, краснея с непривычки. В ту зиму лютую никто не наезжал на дачу. Моя шинель, твое пальто простыночке в придачу. Не засыпали ни на час, еще не зря, вроде, что впереди весна у нас, что лето на подходе. А если это было так - а так оно и было! - зачем ладонью о кулак стучу что станет силы? * * * Я видел, как ястреб играет в полете. Сначала парит, забывая о плоти, кружит, невесомее дыма и пуха, в присолнечной области вечного духа. Без мысли о будущем, без напряженья над прахом земным совершает круженье, порою взмывая в потоке воздушном, его разрезая крылом равнодушным, порою снижаясь - бесстрастно, полого: на небе пространства свободного много, - и он не боится терять высоты своей неземной своевольной мечты. Но в непредсказуемой точке небесной он падает, словно по нити отвесной. Увидел добычу? Нет, поле ржаное еще не остыло от мертвого зноя, не ожило там ни единой норы... Падение с неба - начало игры! Стремительно падает грозная птица. Опомнись, безумец, ты можешь разбиться. Уже до земли не осталось и метра, уже и колосья качнулись под ветром от крыльев, расправленных поздно тобой Зачем ты играешь небесной судьбой? Но выставив лапы, но выпустив когти и крылья углами подняв, будто локти, сбивая с колосьев литое зерно, ты снова взлетаешь в мгновенье одно! Как весело машут могучие крылья! Как снова желанны полета усилья! Как страшно играешь ты жизнью, Россия… ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ПЕРЕДОВОЙ Туман клубится над рекою, еще почти не рассвело, еще война полна покоя, бесцельным выстрелам назло. Бойцов подняли раньше срока. Они встревожены слегка, посматривая, как с востока светлеют небо и река. Приехал на передовую. Куда мне деть свою вину? Зачем пою про мировую и про афганскую войну? И замолчал на самом деле, себя за это не виня. ...Как хорошо бойцы глядели уже не в даль, а на меня... * * * В развалинах Грозного дуют ветра, врываются в бывшие двери и бывшие окна. Поверить пора, что города нет. Я не верю. Вот газовый факел пылает, гудя. Вот груда металла дымится. Вот женщины, мимо меня проходя, прикрыли сожженные лица. Повсюду следы фронтовой полосы, и даже отметился ворог: над бывшей гостиницей "Искра" часы показывают семь сорок. * * * Куда уходит женщина - не важно. В себя. К другому. В главные дела. Но дай вам Бог задуматься однажды: откуда эта женщина пришла? Она в моей судьбе существовала с какого-то, конечно, рубежа, когда еще себе принадлежала, уже и мне слегка принадлежа. Да, память обрисовывала смутно давнишний вечер, сцену у окна, где руки мне целует почему-то не помню, кто, но, кажется, она. Тогда первоначальная причина таинственною видится вдвойне: зачем целует руки не мужчина, зачем она целует руки мне? Потом провал и в памяти и в сердце. Вторая сцена: сумеречный двор, старинный дом, расшатанная дверца, и черный ход, и легкий разговор, и снова дверь - в лохмотьях дерматина, за нею стол, магнитофон, кровать. И далее интимная картина, которую не буду рисовать. Но как блестел латунью умывальник! Как скатерть на столе была чиста! Как жадно в уголке, служившем спальной, ко мне тянулись юные уста! И мы встречались долго, дольше года, и я уже задумывался вдруг: с какого неземного небосвода в судьбу мою сошел прекрасный друг? Расстались мы легко, светло, без ссоры. Она сказала: - Мне пора. Прости. - И я сказал: - Какие разговоры! Мне самому давно пора идти. - А по каким дорогам и проселкам нас развели судьба, любовь, дела, - для вечности не важно. Знать бы толком, откуда эта женщина пришла. МОГИЛА ТЮТЧЕВА Нет ни гранитного креста, ни урны мраморной, ни бюста. Листвой усыпанная густо лежит могильная плита. Я два часа ходил вокруг, с кладбищенским сверялся планом. Под зимним сумрачным туманом она открылась мне не вдруг - могила Тютчева. Ограда перед плитой была низка и тоже не видна, пока не подошел вплотную к ряду ее игрушечных столбцов, сокрывшихся наполовину в слоях листвы и мерзлой глины... Но я нашел в конце концов могилу Тютчева. Над нею, как странно, не было ветвей, хотя левее и правее сплетались кроны двух аллей. Туман рассеялся. Возможно, он был слезами на глазах. Блеснули звезды в небесах. Луна спустилась осторожно на купола монастыря, стоящего неподалеку, - к могиле Тютчева, к Востоку приблизив отблеск алтаря. НА НЫНЕШНЕЙ ВОЙНЕ Быть может, смерть уже стоит у изголовья, и утром навсегда расстанемся с тобой. И все-таки любовь останется любовью, и все-таки война останется войной. Распахнуто окно ветрами Гиндукуша, маячит за окном гражданская война. Зачем в чужих горах мы сохранили душу? На нынешней войне душа нам не нужна. Усеяна земля осколками державы. Куда ни сделай шаг - кровавые следы. Не обрести в бою ни вечности, ни славы, ни честного креста, ни жестяной звезды. ПОКРОВСКОЕ-СТРЕШНЕВО Как из мира нездешнего, из космической тьмы, - на Покровское-Стрешнево возвращаемся мы. Меж дорогой железною и трамвайным путем над невидимой бездною мы неслышно идем. Это было без малого четверть века назад у пруда застоялого, у дворцовых оград. Это было в студенчестве, в жизни, прерванной вдруг, непутевой, изменчивой, ускользнувшей из рук. Наши линии скрещены. Точка встречи для них наяву не обещана на пространствах земных. Только души безгрешные, как в далекие дни, на Покровское-Стрешнево прилетают одни. * * * Война и любовь не бывают случайны, а все остальное случайно порой. Смотрю на тебя как на дивную тайну: ты в мире одна, нет у Бога второй. И эту улыбку, и волосы эти, и эти глаза голубого огня я видел во снах, нет подобных на свете. Останься со мной, посмотри на меня. Я слов не прошу. Я уже понимаю: меня не спасут никакие слова. Судьбу не случайную я принимаю. Ты любишь другого. Ты тоже права. Не встретились раньше, не встретимся позже, так взгляды чужие хоть миг не лови. Две наших любви друг на друга похожи, случайно похожи две разных любви. НА ЯСКИНСКОМ БОЛОТЕ На Яскинском болоте, на дальнем повороте с одноименной улицы к Осиновой горе вы в домике живете, стоящем на отлете, с рябиной над забором, с колодцем во дворе. Для вас я мало значу, но все-таки рыбачу на Яскинском болоте, где рыба не клюет. Плевать на неудачи, я радости не прячу, не зря же приезжаю сюда не первый год. От бочага до кочки - неверные мосточки, а дальше ни досочки, ни сгнившего бревна... Ах, глазки, губки, щечки, ах, белые носочки, ах, желтенькая куртка китайская сукна! Какая здесь осока, в ней даже одиноко, и спереди и сбоку все переплетено. Подпрыгнуть бы высоко и разглядеть далёко рябину, и колодец, и желтое пятно. На Яскинском болоте вы двадцать лет живете, а я живу лет сорок в казарменной глуши. Ах, уточки на взлете, ах, пьянки в пятой роте, ах, сломленные сдуру тростинки-камыши! * * * Снял поводья, ослабил подпруги, отпустил на свободу коней. Нет красивее леса в округе, нет опушки с травой зеленей. Приглядел бугорок под сосною, расстелил плащ-накидку и лег, согребая опавшую хвою под накидкою на бугорок. Хорошо мне. И солнышко вижу, и почти на подушке лежу. Да приляг, я тебя не обижу, я сегодня на небо гляжу. Все же ястреб изящная птица, в чем-то даже красивей орла. С лошадьми ничего не случится. Понимаю, что просто легла. Говорят: красота неземная. Нет, цитирую - не говорю. Я давно уже все понимаю. Я поэтому в небо смотрю. КОРОЛЕВА "КРАСНОГО КРЫМА" С такой красивой женщиной давненько не ходил, о страсти переменчивой речей не говорил. Под зонтиком единственным, под проливным дождем с красивою, с таинственной по городу идем. В театре драматическом спектакль про любовь. О, как она скептически приподнимает бровь! Гостиница с колоннами, там ресторан и бар... Какая непреклонная! Вступаем на бульвар. Меж фонарей погашенных беседки хороши... Ей что, - она бесстрашная до глубины души. Она такая строгая, - нельзя поцеловать. Идет своей дорогою у моря побывать. За темнотой дождливою на рейде, невредим, забыл ее, красивую, неверный "Красный Крым". * * * На Севастопольском вокзале, на тающем снегу перрона друг другу слова не сказали в толпе у синего вагона. Висел туман над морем близким, мерцал маяк над Инкерманом, гудел буксир - протяжно, низко, невидимый за тем туманом. И парусиновые тенты в перронном уличном буфете, как облака над Феолентом, напоминали мне о лете. Зачем мы встретились зимою, когда туманно все и сложно, и этой сценою немою прощаемся неосторожно? В тоскливом гомоне разлуки лишь наших слов не прозвучало. Безмолвно вскидываем руки - я за окном, ты у вокзала. И поезд тронулся вдоль моря, забыв "Прощание славянки" сыграть. И ты исчезла вскоре, как рябь на якорной стоянке. ГЕРАКЛЕЙСКИЙ РОМАНС Море синее, скалы белые и зеленая трын-трава. Губы алые, неумелые - поцелуи ведь не слова. С Гераклейского полуострова дали дальние нам видны. Крейсера плывут, тянут острые треугольные буруны. А дымы из труб желто-серые... А касанье губ, как ожог... Я влюблен в нее. Или верую, что влюблен в нее, видит Бог. Ничего у нас не получится сверх отчаянных скальных встреч. Будет мучить других и мучиться. Буду фото ее беречь. С полуострова Гераклейского, где кончается Красный Крым, я вернусь в Москву иудейскую рейсом номер 602-м. А в Москве уже окна в инее. И не видеть мне наяву скалы белые, море синее, гераклейскую трын-траву... * * * Как тихо умирает Русь... Шумят враждебные столицы. А в деревнях какая грусть, какая скорбь легла на лица... Не понимая, в чем вина, живут и смотрят виновато. Идет гражданская война и внуков требует в солдаты. И гаснет свет - в глазах, домах, и вечера пусты и серы. И плачут за столом впотьмах фронтовики-пенсионеры. И одинокий луч луны переползает удрученно со снимков мировой войны на самоклейные иконы. РУССКОЕ МОРЕ Нам опять уходить в наше Русское море из неправой страны, что Отчизной была. Нам опять поднимать в одиноком просторе на грот-стеньгах несдавшиеся вымпела. Нам опять вспоминать скалы русского Крыма, Севастопольский рейд и Малахов курган. Нам опять объяснять то, что необъяснимо, и сквозь слезы глядеть в Мировой океан. Вот когда мы поймем наших прадедов горе. Спорить с волею Божьей и мы не смогли. Раз в три четверти века по Русскому морю из России уходят ее корабли. ПРИЕМЫШИ Ну что ж, теперь нам не ужиться. Вы перешли рубеж стыда. И ваши души, ваши лица нам чужды будут навсегда. Вы нами правили незримо. Вам захотелось наяву владеть наследницею Рима, назвать рабынею Москву. Не красота ее и слава больную воспалили плоть. Вы ненавидели державу, в которой не распят Господь. Причмокивая сладострастно, уже считали вы рабой всю землю Русскую. Напрасно не дорожили вы судьбой. О нет, нам ваша кровь гнилая и жизнь пустая не нужны. Оставьте их себе, не зная, как безнадежно вы больны. Но есть границы всепрощенью и для приемышей-калек. И вы поймете их значенье в сиротский двадцать первый век. * * * Горные посты в скалах Гиндукуша, длинная, как жизнь, странная война. Пули рвали грудь. Мысли рвали душу. И рвалась в ночи первая струна. Линия траншей через Приднестровье, страшный, как во сне, Дубоссарский ров. Кислое вино, смешанное с кровью из разбитых губ, певших про любовь. Рейды под огнем по горам Памира, воины ислама с лентами во лбу. Над шестой струной пулевые дыры. Юный гитарист в цинковом гробу. Песню допоем на снегах Кавказа. Пусть не мы - она останется жива. Нам уйти домой не было приказа. Нам не петь нельзя: впереди Москва. СОДЕРЖАНИЕ ВОЙНА И ЛЮБОВЬ. 1 ВОЙСКА НЕБЕСНОЙ ОБОРОНЫ 1 Я НА РЕЧКУ ИДУ! 2 ДОЛГИ 4 И кровь уже не горяча, 5 Я видел, как ястреб играет в полете. 6 ВЫСТУПЛЕНИЕ НА ПЕРЕДОВОЙ 7 В развалинах Грозного дуют ветра, 8 Куда уходит женщина - не важно. 9 МОГИЛА ТЮТЧЕВА 10 НА НЫНЕШНЕЙ ВОЙНЕ 11 ПОКРОВСКОЕ-СТРЕШНЕВО 12 Война и любовь не бывают случайны, 13 НА ЯСКИНСКОМ БОЛОТЕ 14 Снял поводья, ослабил подпруги, 15 КОРОЛЕВА "КРАСНОГО КРЫМА" 16 На Севастопольском вокзале, 17 Как тихо умирает Русь... 19 РУССКОЕ МОРЕ 20 ПРИЕМЫШИ 20 Горные посты в скалах Гиндукуша, 22 СОДЕРЖАНИЕ 22